На этот раз я (то есть Михаил Карась) был звездой и центром внимания всего класса.

​

Преподаватель сидел за своим столом, читал какую-то книжку и неторопливо поднял голову на звук двери. Он снял очки, и все головы повернулись к нам, а мы молча прошли через класс, и все девятнадцать пар глаз провожали нас до самой парты. Я пропустил Миклуху на свое место к окну и тоже сел.

​

Учитель, человек лет под пятьдесят, небрежно побритый, с проседью и давно не стриженный, оттого слегка лохматый, в мятом сером костюме (разведен или вдовец, но однозначно одинок, подумалось мне), сидел за столом и в левой руке держал очки «для близи» с очень толстыми стеклами. Похоже, это как раз и была та самая контрольная по физике, о которой говорил Миклуха и к которой я не подготовил Фролова… которого не подготовил Михаил Карась.

​

— Вы, Миклушин и Карась, наверное, посидите тихо, урок уже скоро закончится… — учитель физики положил очки на стол (при этом они издали громкий звук – тяжелые) и указательным пальцем отвернул рукав пиджака. — Да, посидите тихо… а вы пиши́те, пиши́те, — учитель поднял голову к остальным.

Все головы одновременно склонились над своими тетрадками.

​

И в это время приоткрылась входная дверь; маленькая головка с двумя косичками и с огромными синими бантами просунулась в щель:

— Карася к директору, — пропищала обладательница синих бантов и тут же исчезла.

​

Уж не Карандаш ли с Болтом таким вот образом пытаются выманить меня из класса?

Но – нет, коридор был пуст, лишь в дальнем его конце громко шлепали по полу две бегущие сандалии и синхронно болтались из стороны в сторону два синеньких бантика.

​

Приемная директора также была пуста, я огляделся.

Из мебели – вдали у окна голый стол секретаря и задвинутый под него по самую спинку стул. Левая стена – это сплошной стеклянный книжный шкаф, заставленный сверху донизу синими томами Ленина и коричневыми Маркса-Энгельса. Справа – аккурат посреди белой стены тяжелая резная коричневая дверь.

Похоже, что секретарши у директора школы не было. А кто в те времена шел работать на такую зарплату? Только вчерашние выпускницы, никуда не поступившие…

В книжном шкафу мой взгляд автоматически отметил отсутствующие тома Ленина — 17-й, 22-й и 23-й, а также 14-й том Маркса-Энгельса.

​

Входную дверь в приемную я за собой прикрыл очень тихо, и не потому, что она была тяжелая, а потому что прямо с порога из-за такой же солидной дубовой двери директорского кабинета я услышал голоса. Один принадлежал Карасю старшему, второй – понятно – директору школы.

​

Но говорили они не обо мне, и голос директора школы был достаточно громким:

— Дефолианты? — прогрохотал голос директора. — Я тебе расскажу про дефолианты. Эта химия правильно называется так: «Агент Орандж». И придумал его, на самом-то деле, то ли какой-то там американский фермер, то ли вообще студент-биолог, как подкормка растениям. А вышло что? В гигантских дозах — это сильнейший яд!

— Так ведь я же и не спорю, — послышался куда менее громогласный Карась старший.

— А ты и не спорь! — снова загремел первый голос. — Саша, ты – милиционер, а вот я, если ты помнишь, по образованию историк. Это – мой предмет, и поверь мне: как только Никсон выведет оттуда свои войска, страна тут же станет социалистической… Факт!

— Коля, ты не хуже меня знаешь, какие они хитрые, эти узкоглазые. Они не верят ни нам, ни американцам, никому. Так же в свое время они ненавидели и французов. Но американцы – не лягушатники, они пришли туда надолго. Уж это теперь ты мне поверь!

— Саша! — горячился громоподобный, — вспомни! Ты когда был там последний раз? А? То-то. И что там сейчас происходит, мы с тобой знаем только из газет. Поэтому не спорь. Занимайся уж лучше своими… — пауза в директорском кабинете, — …своими бандитами да расхитителями.

​

Какое-то время в кабинете стояла тишина.

​

Потом снова послышался негромкий голос Карася:

— А кстати, ты машину-то купил?

— Нет, отказался.

— Ну и дурак.

— Саша, пойми ты, маленькая она для меня, эта новая машина, Жигули эти! Мне в ней тесно, не помещаюсь я в ней. Хотя – красивенькая, я видел. Вот тебе она подошла бы... Да и не люблю я машины. Они воняют. Они напалмом, блин, воняют…

— Бензином, а не напалмом.

— Да какая, хрен, разница, это ведь одно и то же.

​

Я взялся было за ручку двери, но потом секунду подумал и, прежде чем потянуть на себя тяжелую дверь, все-таки постучал.

​

Голоса замолчали.

Директор, под стать своему голосу, оказался ожидаемо огромным мужчиной в приличном, но слегка поношенном костюме – без галстука. На его необъятной шее, похоже, не сходится ни одна рубашка, какого бы большого размера она ни была – именно по этой причине такие люди и не носят галстуков. Большой плотный живот упирался в стол, обе огромные ладони покоились на столешнице, и выглядел директор, словно какой-нибудь властитель, который вот-вот огласит свое очередное судьбоносное для страны решение.

На углу стола лежали четыре тома, три синих снизу и один сверху – коричневый.

​

Карась старший, хоть и был довольно высоким, но, по сравнению с собеседником, выглядел подростком. Сегодня он был в своих традиционных синих джинсах с оранжевой строчкой и серо-голубом пуловере-безрукавке поверх синей рубашки.

Шикарный мужчина, ничего не скажешь.

Он повернулся на стуле в мою сторону, но самой позы не изменил: спина прямая, взгляд в упор — настоящий офицер!

​

Какое-то время старший Карась с интересом меня разглядывал, словно давно не видел и как будто пытался вспомнить, знакома ему эта вещь или нет?

— А ведь ты прав, Николай Петрович, — проговорил он, наконец. — Я думал, что ты пошутил, а он, действительно, гляди, взлохмачен, слегка потрепан, да и кулаки сбиты.

Помолчал секундочку и уже ко мне:

— Ты что, действительно кому-то рожу намылил?

Я стоял молча и смотрел на этих двух мужчин.

 

И тут я снова поймал вертолет.

Из позабытой полутьмы вдруг выплыло пыльное лицо с сигаретным окурком в углу рта, и вспомнился диалог, который состоял всего из нескольких слов:

— Ты кто?

— Похоже, такой же, как и ты.

— Поучаствовал?

— Довелось…

…и был этот диалог из другой жизни и из другой книги судеб.

 

Еще мне подумалось: откуда же я знаю такие слова, как «мониторить», «сканировать», «накрыть взглядом»? Откуда у меня эта способность воспроизводить в памяти даже детали тех лиц, которые я видел лишь мельком? Например, ту стайку из пяти студентов, которые сопровождали по больничным палатам профессора Григория Мелехова – двух парней и трех девушек… Я могу мысленно в деталях воспроизвести и в подробностях обрисовать каждое лицо.

А ведь я еще и рисовать умею.

И эти четыре тома на углу директорского стола, которых не хватало на книжных полках в приемной...

Может быть, я сам в прошлой жизни, которую не могу вспомнить, оперативник какой-нибудь?

Но я не помню никакой войны, я вообще не помню, чтобы носил погоны или сапоги. В машинах – да, я разбираюсь. Но воевать?..

Нет, не помню…

А эти двое – они помнят. Теперь один из них директор школы, второй – милиционер.

Вертолет улетел через минуту, железная лента на голове в этот раз даже не проявилась, и я удержался на ногах, пол никуда не наклонился.

 

— Ну, рассказывай, Михаил Карась, — проговорил, а точнее прогрохотал в гулком кабинете римский император без галстука на широкой шее.

— А что нового я вам расскажу? — ответил я. — Вам ведь и так уже все доложили. Подробно и в деталях. Верно?

Они переглянулись.

— Ты давай мне тут не умничай, — проговорил император, — рассказывай.

— Пусть не лезут, — ответил я коротко.

​

Директор свел свои огромные ладони в замок перед собой и еще больше навалился животом на стол.

Они посмотрели друг на друга.

— Н-да, — проговорил директор, но выражение его лица никак не изменилось.

Какое-то время мы, все трое, молчали.

​

В коридоре хлопнула дверь, потом еще одна, школа начала наполняться осторожным шумом, но звонка не было, это точно. И, словно в подтверждение моей правоты, лениво забебелькал ручной колокольчик, каким обычно размахивает маленький первоклассник (или первоклассница) первого сентября на торжественной линейке каждый новый учебный год.

И только после этого будто прорвало плотину тишины — неторопливый и осторожный шум тут же превратился в нарастающий гул школьной переменки.

​

Директор повернулся к Карасю:

— У тебя, случаем, на примете нет порядочного электрика? Я возьму на полставки. А этого – выгоню к чертовой бабушке, — и он махнул над столешницей своей огромной ладонью так, словно сбивал нынешнего электрика со стола, как одинокую кеглю в боулинге.

— Я подумаю, — сказал старший Карась.

— Подумай, пожалуйста, — облегченно проговорил директор.

​

Это означало, что они оба довольны тем, что прозвенел звонок, что можно закончить разговор, а точнее – прекратить это затянувшееся молчание.

— Значит так, — директор перевел на меня глаза, — от уроков я тебя на сегодня освобождаю; а вы, папаша, забирайте сына домой, и… разберитесь, там…

​

Они встали и пожали друг другу руки, изящная тонкая ладонь Карася старшего исчезла в огромной лапе директора.

 

Мы со старшим Карасем вышли в коридор.

— Я за портфелем схожу.

— Я на крыльце покурю.

Мы произнесли это почти одновременно.