Но до того, как его голова коснулась подушек, и в голове забренчало пустое металлическое ведро, Феликс все-таки нашел в себе силы и кое-что сделал.

И оказалось, что работы не очень много.

​

Кассет было восемнадцать штук, но на большинстве из них было записано всего по нескольку секунд видео, максимум — минута-две, и только на пяти кассетах — много, по двадцать с лишним минут. Эти «большие» кассеты были от тех операторов, которые ехали в машинах с водителями — всё время гонки от старта до финиша. А «мелкие» были от операторов, которые стояли на перекрестках, на мостах, светофорах и тп; с этих маленьких он и начал.

​

Первые несколько Феликс отсмотрел внимательно, а все остальные, как он сам выражался в таких случаях — «по диагонали», на быстрой перемотке.

Вот, например, перекресток улиц 50-летия СССР и Театрального проспекта. Проехала синяя Субару Импреза — без панического визга тормозов, без истеричного свиста резины в повороте — просто проехала и всё.

Но — быстро!

За поворотом при разгоне на подъем не громко, но очень резко и неожиданно «ф-ф-ф-ухнула» сжатым воздухом турбина, и послышался удаляющийся злобный рык оппозитного трехсотсильного мотора.

​

Феликс даже вспомнил водителя — этакий неторопливый увалень с небольшим, но рыхлым и подвижным животиком и с некоторой, как бы это сказать, мешковатой фигурой.

Феликс запомнил этого человека едва ли не с первой секунды.

Имя? Да — память услужливо подсунула недавнюю сценку у оперного театра. Некий суетливый шепелявый (а точнее свистящий через гнутые передние зубы) участник предстоящего тюнинг-парада обращается к владельцу этой самой синей Субары:

— Ну чё, Мысанька, ты как, готов?

«Мысанька» в переводе на нормальный могло означать «Мишанька», то есть Мишенька, то есть — Михаил!

Мудрицкому хватило короткого взгляда на этого не очень большого, но грузноватого человека, чтобы понять всю его солидную и фундаментальную сущность. Он буквально источал уверенность и надежность. И лицо у него было весьма харáктерное (нет-нет, не характéрное, а именно так: харáктерное лицо). У него были такие большие мешки НАД глазами, что, казалось, он моргал не веками, а своими пухлыми щеками. Такие глаза (и их выражение) случаются не у глупых или тупых людей, а у — слегка заторможенных. Однако при всей своей «заторможенности» и неторопливости Михаил своему свистящему собеседнику ответил не сразу, а через паузу и довольно громко и резко:

— Кому Мысанька, а кому Михаил Иванович.

А позже выяснилось, что этот Мысанька-Мишанька (Михаил Иванович) — ещё и «владелец пароходов, заводов и газет». Феликс взял на вооружение эту, крайне интересную, информацию, но познакомиться ближе с этим потенциальным клиентом повода пока не представилось.

Словом, солидный человек!

​

Вот и сейчас синяя Импреза прошла поворот не суетясь, не торопливо, основательно и степенно своим левым бортом «облизнула» изгиб бордюра и степенно, а на самом-то деле — весьма стремительно унеслась вверх в сторону кинотеатра Шевченко на Первую линию. Именно так в Донецке (по-старому) называют иногда главную улицу города — имени Артёма — Первая линия!

А шепелявый, точнее свистящий при разговоре через свои кривые передние зубы Александр, также оказался «владельцем заводов-пароходов» и тоже был весьма приметной и привлекательной для Феликса личностью. В отношении него Феликс не особо заморачивался с так называемыми мнемоническими привязками, все звали его не Александр, а весьма просто и незатейливо — Сашок!

​

Что такое мнемоническая привязка?

Мудрицкий любил порассуждать на эту тему…

Когда он был ещё только начинающим журналистом и подрабатывал общественным корреспондентом в газете «Макеевский рабочий» (с выплатой гонораров, разумеется), ему свезло повстречаться «с целым собкором по Донбассу» такого всесоюзного издания, как газета «Труд». Ни имени, ни фамилии того журналиста Мудрицкий уже не помнил, а разговор — не забыл и часто пересказывал его, поучая кого-нибудь из молодых. Больше того, со временем и внешность того «целого собкора», пожилого и чрезвычайно худого человека, из памяти Феликса поистерлась, а то, что Феликс рассказывал теперь начинающим журналистам, как-то ненавязчиво переписалось (даже в сознании самого Мудрицкого) как собственные изобретения, наблюдения и достижения.

Суть конкретно этого изобретения заключалась вот в чем: чтобы запомнить имя или имя-отчество собеседника, нужно сыграть мысленно в несложную игру. Взять, например, того же Михаила Ивановича. Нужно «проиграть» его имя в разных вариациях и привязать к этому имени некий образ. Слово «медведь» ему не подходило, не так он был огромен. Да и «медвежонок» — тоже нет, а вот медведь-подросток — самое оно. Сын Ивана. То есть когда-то некий Ваня подобрал в лесу медвежонка, сам вырос до Ивана, и медвежонок — также подрос, вот и получился Михаил Иванович.

— Это и есть мнемоническая привязка, — завершал свою беседу Мудрицкий с каким-нибудь начинающим журналистом, а под конец монолога вставлял весьма значительное: — Если вы с первой секунды сумеете правильно и отчетливо произносить имя своего нового собеседника, то станете его самым лучшим другом, и он выдаст вам самую сокровенную информацию.

И этот прием действительно работал.

​

Или, например, тот же Сашок. Шепелявые и свистящие звуки при разговоре, которые издавал этот невысокий, худой и суетливый парень (сколько ему лет так сразу и не угадаешь), прилепили к нему и соответствующее прозвище — не Сашок, а Сосок. Однако мало кто знал (а вот Мудрицкий знал это достоверно), что этот вертлявый и несерьезный с виду человек владел полноприводным Мерседесом Е-класса последнего поколения с пятилитровым двигателем. А это «почти под сотку баксов ценой», резюмировал про себя Феликс. То есть, в смысле — 100 тысяч долларов за автомобиль, — не каждый себе такой может позволить!

Но в уличных и любительских гонках Сашок участвовал на скромном с виду Форде, и только знатоки были в курсе того тюнинга, который превратил его черный Ford Focus ST в настоящую торпеду — меньше пяти секунд до сотни. Впрочем, и штатный заводской «ST» умел это делать за 6,8 секунды, что также далеко нехило… — мысленно соглашался сам с собой Мудрицкий.

В первые же секунды знакомства с ним Мудрицкий обыграл в уме его имя и запомнил навсегда — Александр!

Феликс часто вспоминал того «собкора по Донбассу» и его советы, и только единственный совет «не лёг в практику» — Феликс так и не научился перебить или остановить собеседника, когда информация уже была получена. Феликс не мог остановить разговор и беспардонно покинуть «информатора», он продолжал и продолжал слушать.

​

Феликс пожевал своими тонкими губами, кивнул головой в знак согласия со своими мыслями и вернулся взглядом на монитор.

Марку и модель следующей машины Мудрицкий не сразу распознал. На видоискатель, а точнее — на экран, она резко и неожиданно наехала заостренной «мордой», довольно узкими глазами-фарами и острым же черным капотом с двумя белыми продольными полосами. Причем эти две белые полосы протянулись по всем «верхним поверхностям» машины: с черного слегка заостренного капота на черную крышу и далее на крышку багажника, правда, крышка багажника оказалась очень короткой. Значит, хэтчбек — определил Мудрицкий. Быстро (и даже очень быстро) и почти беззвучно он унесся вверх по улице вслед Импрезе. Эту машину Феликс раньше не видел и ее владельца не знал. Но как оказалось позже, гораздо позже, уже после этой гонки и после некоторых других событий, это как раз и был Форд Фокус в тюнингованной версии ST того самого шепелявого Александра Сашка.

​

Третьим к перекрестку подлетел желтый Эволюшн Николая Дмитриевича, именно подлетел, — другого глагола-эпитета Мудрицкий подобрать не сумел (и подбирать не стал). Лансер прошел поворот в изящном боковом скольжении, облизав левыми колесами внутренний изгиб поворота, и, коротко гаркнув турбированным мотором, также унесся за первыми двумя.

​

Последние две машины к перекрестку подошли почти вровень.

Левая — черно-синяя, Феликс даже не разобрал марку, разрисованная всяческими зелеными и розовыми разводами.

Другая, правая — непонятного цвета, с бордово-зелеными хамелеоновыми переливами — Mitsubishi Galant.

Этого Галанта Феликс частенько встречал в городе, и его непонятный цвет всегда привлекал внимание окружающих. Под одним углом он казался рубиново-красным, под другим — зеленым цвета водорослей, который плавно переходил в цвет «морской волны». С его водителем Феликс давно пытался задружиться, но пока не получалось. Невысокий коренастый и малоразговорчивый мужчина был владельцем небольшого частного сервиса (рихтовка, покраска), которых по городу нынче развелось — тьма. Но когда однажды Мудрицкого занесло в глубины частного сектора на Гвардейке (есть такой поселок на границе Донецка и Макеевки), то он тут же «слегка прозрел» — битые, а также уже отрихтованные и подготовленные к покраске машины были сплошь — БМВ да Мерседесы. Причем далеко не в базовых комплектациях. Звали коренастого владельца этой необычной покрасочной мастерской — Николай Буров. Именно его «хамелеоновый Галант» прошел только что перед объективом в паре с неопознанной черно-синей разрисованной иномаркой.

Эти две машины, словно две домохозяйки, отпихивая друг друга от хлебного прилавка, протолкались через узкое жерло перекрестка и поехали — как показалось Феликсу, неторопливо наверх, к следующему перекрестку – кинотеатру Шевченко на Первой линии. Причем неопознанная машина чуть-чуть выдвинулась капотом вперед, поскольку шла по внутренней, более короткой, траектории поворота; но и цветистый (цветастый) Галант не сильно от нее отстал.

​

И так — на каждой съемочной точке вплоть до самого аэропорта. Порядок автомобилей в гонке не поменялся ни у кинотеатра Шевченко (там снимал Лёша Шматко, и он отчетливо попал в объектив Мудрицкого), ни в районе Северного автовокзала, ни на Путиловском мосту, ни в конце Киевского проспекта. На площадку перед зданием аэропорта они приехали в том же порядке: Михаил Иванович на своей синей Импрезе, далее — Сашок на своем черном Focus ST с продольными белыми полосами по капоту-крыше-багажнику, третьим — Николай Дмитриевич на желтом Лансере и последним «хамелеоновый» Галант, переливаясь своими багрово-сине-зелеными поверхностями. Пятый участник как-то незаметно исчез из гонки, и Мудрицкий даже не стал разыскивать, где именно.

​

Куда большего внимания потребовали те пять кассет, которые принадлежали операторам в машинах — на каждой из них весь маршрут. И если сложить хронометраж всех кассет, то получалось около семидесяти минут видео. Плюс перемена кассет, плюс переименование файлов — со всей работой Феликс справился меньше, чем за два часа.

Работа над роликом-сюжетом оказалась сложнее.

Феликс выложил материал на линейку монтажа по маршруту гонки, от первой точки съемки вплоть до круглой клумбы в аэропорту, и задумался, пожевывая своими тонкими губами: осилит ли…

​

О чем были его размышления?

Тут нужно было БЫ (обязательно в сослагательном наклонении — «следовало БЫ»! …и это существенно, это важно для дела!) внимательно отсмотреть весь материал (но Феликс не стал). Далее надлежало БЫ вырезать самые красивые и эффектные моменты (но и этого Феликс не стал делать — он просто надергал сцен, какие попались под руку). Потом следовало было БЫ подогнать продолжительность этих нарезок под музыкальную подкладку и, главное, подобрать соответствующую музыку.

«Погоню в горячей крови» из далеких детских «Неуловимых мстителей» Феликс отбросил сразу как «лежавшую на самой поверхности мозгов», но кроме «Токкаты Фуги Ре-минор» Баха и «Танца с саблями» Хачатуряна больше ничего не всплывало на поверхность этих самых вскипевших и сильно уставших мозгов. Поэтому Феликс плюнул на свои жидкие творческие потуги, выложил на линейку «Танец...» и под смену музыкальных рисунков и ритмов подложил «картинки покрасивше». И в самом конце — лицо улыбающегося Николая Дмитриевича, который кого-то там похлопывал по плечу.

Тут он сделал очень долгое затемнение и музыку опустил до нуля.

И — поставил на просчет.

​

Делать с этим роликом что-либо более креативное, вдумчивое и вдохновенное у Феликса не было ни желания, ни настроения, ни сил. Как только он увидел на экране начинающуюся синюю ленточку с процентами пересчитанного материала, он тут же ушел спать. А точнее — мучиться от бренчания пустого ведра в голове.

​

Когда закончился просчет, а это случилось часам к одиннадцати следующего утра, когда Феликс и проснулся, и даже успел позавтракать, он тут же позвонил Подскребаеву. Тот назначил встречу в том самом кафе на два часа дня, и Феликс завалился досыпать. В этот раз ему даже приснилось кое-что более-менее вменяемое — слава богу, не металлическое ведро, а седой Хачатурян, который грустно смотрел на Мудрицкого, сведя вместе свои черные лохматые брови.

— Сам-то седой, а брови – вон какие черные, словно у молодого джигита, — льстиво восхитился Мудрицкий.

Но великий композитор помолчал секунду, гордо вскинул седую голову и поправил:

— У какого такого джигита? Бери выше — как у Брежнева. Он Ильич, и я Ильич! Понимать надо, — и прославленный композитор ковырнул своим кривым указательным пальцем куда-то вверх.

​

Смонтированный впопыхах сюжет Подскребаеву и Николаю Дмитриевичу как раз понравился — такое случается. Более того, они пересмотрели его несколько раз, и оба остались очень довольны, хотя на взгляд Мудрицкого слеплен он был «абы как, левой ногой, как курица лапой, лишь бы было».

И ожидал выговора.

А получил даже премию…

​

Николай Дмитриевич, уходя, снова извинился, что мол занят, крепко пожал руку и наказал держать связь с Федором.

Подскребаев вынул пачку розовых двухсоток (похоже, других денег в его карманах не водилось), отлистал пять купюр и, отдавая Мудрицкому, напомнил, что следующая гонка — на длинных выходных в Харькове: традиционный ежегодный «автокросс на майские».

— Привыкай, — он снова взял Мудрицкого за плечо, — ты теперь оператор в машине Николая Дмитриевича, навсегда!

​

Но «оператором в машине навсегда» Мудрицкий, хвала всевышнему, не стал. Более того, он приложил немало всяческих творческих и организационных усилий и стал исполнять обязанности того самого человека, который как раз организовывал всех остальных «операторов на проекте». В немалой степени это его назначение состоялось благодаря той самой недоспанной ночи, когда он в половину оставшихся силенок сварганил ролик с несущимися по городу автомобилями, которые под «Танец с саблями» выделывали всяческие пируэты на красных светофорах и уворачивались от всполошенных пешеходов.

За «организаторскую» работу ему и платили даже больше, чем он рассчитывал. Если «Танец» с автомобилями получился случайно, по наитию и без всякого вдохновения, то все следующие сюжеты, ролики и фильмы он теперь делал с таким вдохновением, какого не испытывал уже долгие годы.

А все потому, что платить стали «…адекватно прилагаемым усилиям».

​

И таланту, — добавлял Феликс, разговаривая сам с собой.

​

Но, как это тоже иногда бывает, чем больше вдохновлялся Мудрицкий, тем меньше интереса проявляли Федор и Николай Дмитриевич ко всему тому, что он делал. Назревало что-то новое, Феликс это чувствовал, и случилось это не на майские праздники в Харькове.

Пару раз в разговоре Подскребаева с Николаем Дмитриевичем прозвучало слово — Бердянск.

А кстати сказать, и в Харькове Феликс не был назначен «оператором в машине». В автокроссе спортсмены ездят без пассажиров, но Мудрицкий приладил в салоне Николая Дмитриевича всё ту же миниатюрную камеру Go-Pro и снял всю гонку от первой секунды на старте и до последней, когда взметнулся перед капотом Николая Дмитриевича победный клетчатый флаг.

За что снова получил хорошую премию.