Девочки, с которыми я хотел познакомить своего друга — медсестрёнки. Трудятся в роддоме. Красивые,  веселые, любят шампанское и, главное, без претензий. Мы весело проведем время.

Коля долго ломался, я его едва уговорил. Ровно в четыре нам следовало быть у санпропускника родильного отделения.

Я думал, что мы опоздаем, но мы приехали даже слишком рано — в половине.

Площадка перед главным ходом, как обычно забита: разноцветные Жигули, Москвичи, несколько желтых с шашечками такси. Коля втиснул нашу «пятерку» на свободное место и заглушил двигатель. Неторопливо опустил стекло и закурил. От самого дома он молчал.

— А может, ну их? — спросил он, наконец.

— Как это, ну их? Нас ведь ждать будут, — ответил я.

Возле машин стояли люди с цветами, курили, переговаривались. Сегодня день выписки, у девочек много работы.

— Ну что ж, подождем, — вздохнул Коля.

— Я обещал познакомить их с первоклассным водителем.

Николай промолчал.

Стали ждать.

Время от времени стеклянная дверь санпропускника распахивалась. Из нее выходил молодой человек с огромным белоснежным свертком и глупо щурился на солнце. Вслед за папой —  счастливая мама с букетом через руку.

Интересная закономерность: первый папин взгляд — на солнце, первое мамино движение — поправить уголок конверта у папы на руках.

Вслед за родителями, как правило, появлялась хлопотливая бабушка с авоськами и сумками. К крыльцу устремлялись друзья, родственники, знакомые, наперебой целовали молодых родителей, а кто-нибудь из родственников, чаще всего молодой парень, увековечивал происходящее на пленку. Он перебегал с места на место, приседал или наоборот выгибался спиной чуть назад для лучшего ракурса, обязательно прикрывал объектив ладошкой от солнца и щелкал затвором.

Толпа с шумом освобождала крыльцо, рассасывалась по автомобилям, и часть стоянки торжественно освобождалась.

— Не нравится мне наша затея, — сказал Коля.

Я знал, что затея моя ему не нравится.

— Послушай, — я старался сделать свой голос максимально убедительным,  — моя сегодня в ночную, а твои вообще в отпуске. Развеяться сам бог велел.

Он опять промолчал.

— Ты меня не подведешь? Что я один с двумя делать буду?

Я знал, что друг меня не подведет.

Коля стал смотреть в окно.

Приблизительно через равные промежутки времени картина на крыльце у стеклянной двери повторялась: беспомощная улыбка папы и взгляд на солнце; следом, поправляя уголок конверта, счастливая мама; шум, гам, цветы.

А среди шума, гама, смеха и цветов — короткие перебежки семейного (или нанятого) фотографа.

И, наконец, вжиканье стартеров и урчание моторов.

Хоть убейте, но я не помню — щурился я на солнце или нет, когда из этих дверей вот так же вынес свою Олю, но наверняка знаю, что улыбка у меня была такая же глупая, как у этих новоиспеченных папаш.

А в перерывах между торжественными выносами «в свет» — унылая картина асфальтового зноя, сигаретный вонючий дым над стоянкой, зевки и нетерпеливые взгляды на стеклянную дверь.

Мы просидели какое-то время, наблюдая фактически одинаковые сценки у стеклянных дверей на крыльце, когда мое внимание привлек молодой человек лет семнадцати.

Совсем юнец.

Он был тощий и длинный, как макаронина, что по семьдесят копеек за килограмм — типичный представитель поколения акселератов. Синие джинсы протерты до ниток, а манжеты коричневой грубошерстной рубашки засалены до металлического блеска.

И — стоптанные туфли, что не совсем вязалось со стандартами нынешних джинсовых модников.

Он выхаживал вдоль стены, мерно помахивая тряпичной сумочкой, в таких же школьники младших классов носят сменную обувь. В другой руке он держал три гвоздички.

Мой друг тоже его приметил.

А джинсовый юнец уселся с краю крыльца на ступеньку, положил рядом с собой букетик — головки цветов на весу —  и расшнуровал сумочку.

Достал пачку дешевых сигарет, заглянул в коробок со спичками и,  изобразив собой знак вопроса, выпустил клуб сизого дыма. Волосы падали ему на глаза и, когда он хотел что-нибудь разглядеть, то потряхивал головой, словно лошадь гривой.

Он курил, сплевывая с губ крошинки горького табака и, казалось, ни на кого не обращал внимания. Когда на крыльце появилась очередная пара и родственники с друзьями ринулись встречать, парень осторожно взял цветы и встал со ступеньки.

Семейный «репортер» при этом терпеливо подождал, пока тот выйдет из кадра.

Но вот крыльцо освободилось от счастливой толкотни, и юнец занял свое место на ступеньке.

Он меня прям-прям заинтриговал.

Почти полностью обновился автомобильный «парк» на стоянке, уже восьмой или девятый по счету счастливый и бестолковый папаша сощурился на солнце, а юнец ни к кому не подходил, никого не поздравлял и с ним никто не заговаривал. О том, что он сам может оказаться отцом у меня как-то и мысли даже не возникало. И, тем не менее, это оказалось именно так.

Стеклянная дверь блеснула зайчиком, и на крыльце появилась — ОНА.

Это была довольно милая девчушка, худенькая, в простом синем платьице и с огромным белоснежным свертком. Юнец подхватил букетик и вскочил на ноги. Она встретилась с ним глазами, ее брови изобразили такую искреннюю нежность, что мне только и оставалось сказать самому себе: «Вот те раз!»

Он уронил сумочку, хотел было поднять, но раздумал и бережно принял сверток. И он не наклонился к нему, как это все мы обычно делаем в таких случаях, а наоборот, приподнял к лицу и слегка тряхнул своей шевелюрой, освобождая себе взгляд.

Девчушка привстала на цыпочках, накрыла лицо младенца углом конверта и что-то сказала. Видимо, то, что в таких случаях говорят все на свете мамы — о заразе, об инфекции и тому подобных вещах.

Из-под его длинных пальцев, прижатых к свертку, она выбрала гвоздички, подняла со ступенек его тряпочную сумочку, и они неторопливо опустились с крыльца.

Парень что-то спросил у таксиста с краю, тот отрицательно покачал головой.

— А вы свободны? — обратилась она к водителю Волги, стоявшей рядом с нами.

— Нет, нет, — расплылся тот в улыбке. — Я ведь тоже за новорожденным.

— А, — сказал парень и огляделся.

Девушка вопросительно глянула на своего высокого друга, и тот, заметив этот ее вопросительный взгляд, ободряюще улыбнулся, кивнул:

— Сейчас, Анюта, сейчас что-нибудь найдем.

Тут надо сказать, что родильный дом находится в глубине парка, и таксисты не очень охотно сюда заезжают, тем более, что в начале аллеи висит запрещающий знак. Так что «найти что-нибудь» ему вряд ли удастся, — подумалось мне.

И тут мой друг  Коля выглянул в окно:

— Вам куда ехать?

— Тут недалеко, на поселок Северный, — ответило синее платьице.

— Садитесь, — через спинку своего сидения он обернулся назад и распахнул заднюю левую дверь.

Коля даже не спросил моего согласия, машина ведь его.

Юная чета, помедлив, двинулась  к нам.

Всю дорогу они молчали, только один раз она его о чем-то спросила тихим голосом.

Он ответил:

— Отцу? Нет, я не звонил.

Немного помолчал и добавил:

— Ты ведь знаешь, что это ни к чему, обойдемся.

Они вновь замолчали.

На поселке у тихого переулка он попросил:

— Здесь, пожалуйста.

Машина остановилась.

— Вот, возьмите, —  девушка протянула через спинки наших сидений мятую трешку.

— Я денег не беру, — сказал мой друг, едва обернувшись.

— Нет! — услышал я голос парня. — Возьмите. Спасибо, что довезли.

Я вскипел.

Именно из-за него, из-за этого переростка, мы уехали от больницы.

Щенок!

Это по какой же лотерее тебе выпало владеть таким милым и нежным созданием?

Какого  дьявола ты вообще подвернулся под нашу руку?

Ты жаждешь уплатить за проезд?!..

Я обернулся к ним и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:

— Он действительно не берет денег за проезд. Нам было по пути.

— Тогда спасибо, — после секундного молчания сказал он. — Пошли, Анюта.

— Спасибо, до свидания, — сказала она мягким приятным голосом.

Коля спросил:

— Снимаете комнату?

Парень подождал, пока девушка вышла из машины и закрыла за собой дверь. Он внимательно поглядел на моего друга.

— Да, за тридцать рублей у одной старушки.

— Недорого, —  кивнул Коля.

— Да, повезло.

Этот джинсовый юнец обошелся с моим другом куда вежливее, чем от него можно было ожидать: снизошел до разговора. Видали, а?

Машина тронулась.

Я спросил:

— С чего ты взял, что они живут на квартире?

— Не знаю, подумалось.

Он уверенно, на большой скорости вел машину по улице. Тут я подумал, что из всех, виденных нами сегодня отцов, только вот этот юнец не сощурился на крыльце бестолковой улыбкой.

Некоторое время мы оба молчали.

— Ч-черт, — наконец проговорил я. —  Все планы нам поломали.

— Я рад, что ты меня понял, — ответил Коля.

Я понял.

Я давно уже все понял.

 

1988 г