Я шел по коридору, и уже почти подошел к своему классу, когда услышал слева у окна неопределенный звук и увидел у окна Вовку, своего младшего брата (младшего брата Михаила Карася). Я его даже не заметил, и это в пустом коридоре. Вовка не пошел ко мне, а даже наоборот сделал полшага назад, в тень шторы.

​

Я подошел.

— Значит, дела вот какие, — начал он так, словно продолжал разговор, прерванный всего минуту назад. — И сам Лось, и его пацаны на привычном месте – в садах на Набережной у дамбы на проспекте Мира, найдешь, это не сложно. Гришка тоже там. Он пацанам уже все рассказал, и Витька с Болтом и Карандашом тебя уже разыскивают.

​

Вовка говорил отрывисто, тихо и глядя прямо перед собой.

— Еще утром Лось посылал Найденыша в гастроном, и тот приволок авоську с четырьмя бутылками вина. Одну с Карандашом и Болтом они выпили, а Витька пить не стал, потому что сегодня ему на тренировку. Он так и сказал: если еще раз, то Юрич выгонит…

​

Я его слушал и, в общем-то, не особо удивлялся – это не лопоухий шкет, а прям-прям прирожденный оперативник, я почти угадал!

​

А тот продолжал:

— Пили они «Приморский» портвейн, а еще три «Золотые осени» в авоське под кустами лежат. Карандаш и Болт сейчас на углу возле столовой, а Витька куда-то ушел.

Он закончил говорить, но потом сделал еще вдох, секунду подумал и сказал:

— Все.

​

— А ну-ка, расскажи мне про этого Лося…

Вовка — словно нашел, наконец-то, благодарного слушателя:

— Твой одноклассник Гришка и Лось какие-то там то ли троюродные, то ли двоюродные братья, у них отцы и мамки разные, а бабка одна. И они всегда вместе. Гришка – бездельник и трепач, а Лось постарше и успел на малолетке попариться, так что ты с ним лучше не связывайся. Я сам видел, как однажды он толпу калиновских пацанов разогнал, будто гусей по поляне.

​

И тут я снова поймал вертолет – коридор накренился вправо, голову стянуло той самой железной лентой с гаечным ключом на затылке.

Вовка это заметил и остановился, но я опирался о подоконник, и рука рефлекторно сжала его ребристый край.

Я устоял.

— Продолжай, — но мой голос предательски булькнул. — Продолжай.

​

Вовка кивнул головой:

— Гришка, повторяю, трепло, бабник и тряпка, это на него так бабка ругается, хотя с виду крепкий, но Лось за него любому голову оторвет, поэтому тот и наглый такой. Болт уже разговаривал с твоим Миклухой...

Пол под ногами перестал раскачиваться так же неожиданно, как и начал.

В начале коридора послышались шаги.

— А вон они, кстати, и идут… — неожиданно закончил Вовка и замолчал.

​

Я обернулся и увидел как из светлого фойе в легкий сумрак коридора входят трое.

В центре тощий нескладный Миклуха и по бокам еще двое

Карандаш шел слева от Миклухи, и я сразу его узнал, хотя до этого ни разу не видел.

А потому что издали он как раз и был похож на тупо заточенный карандаш. Несоразмерно маленькая голова, заостренная кверху, перетекала в крепкую шею, далее – в такую же такую мускулистую воротниковую зону и, наконец, развивалась в широкий плечевой пояс (кто занимался спортом, тот понимает, о чем я говорю). Но сами плечи как-то опущены книзу, что и придавало его фигуре очертания тупо заточенного карандаша.

​

Если карандаш – это был Карандаш, то второй должен быть Болтом – это понятно. Но от болта у него ничего не было – «ни резьбы, ни головки». Такой себе невзрачный типок: среднего роста, средней упитанности, ничего не выражающее лицо, слегка кривоватые ноги и несколько развалистая походка, как ходят иные курсанты, которые хотят показать, что они уже настоящие морские волки.

​

Миклуха между ними, будто под конвоем.

Под стать нескладной фигуре была и его походка, он шел, несуразно вихляя всеми своими костями, причем костлявые руки, казалось, размахивали не в такт и невпопад шагам, а общая картина складывалась такая — Миклуха, словно Сусанин, вел этих двоих «абы куда-нибудь», а получилось, что вывел прямо на цель.

​

То есть — на меня.

И когда увидел нас с Вовкой, то тут же растерянно замедлил шаг, его длинные руки перестали болтаться, но сопровождающие продолжали размеренно шагать. Они не приостановились и не ускорили своих шагов, а по-прежнему медленно вышагивали пустым гулким коридором, но уже не отрывая от меня глаз.

 

Я оглянулся, Вовка исчез настолько незаметно, что я даже не увидел когда и, главное, куда?

​

Они остановились шагах в пяти от меня и сделали это почти одновременно. Чуть отставший Миклуха, казалось, прятался за их спинами и на меня старался не смотреть.

— Тебя зовет Лось, — сказал Болт. — Пошли.

Ко всему еще и голос у этого Болта был такой же невзрачный, как он сам; в глазах никакой мысли, на лице никаких эмоций, да и описать это лицо крайне трудно. Казалось, отведи взгляд, и вспомнить его уже не сумеешь.

​

— Если я Лосю нужен, то пусть сам сюда и придет, — ответил я, чем «несказанно удивил» всех троих.

​

На невозмутимом лице Болта отразилась лишь тень удивления, он открыл было рот что-то сказать, но не сказал; у Карандаша выпрямился позвоночник, он посмотрел на Болта, потом оглянулся на Миклуху, а тот, и вовсе онемевший, смотрел на меня с неподдельным ужасом в глазах.

​

Я развернулся к ним спиной и пошел прочь; шагал по гулкому коридору и прислушивался, но сзади — никаких звуков, никто вслед не бежал, не догонял и не кричал: стоять-лежать-не-шевелиться…

​

Я отошел шагов на десять, остановился, развернулся и (согласен, это выглядело несколько театрально) вопросительно развел в руки в стороны:

— Эй, ты там… идешь или как?

​

Миклуха, словно между двумя створками приоткрытых ворот, аккуратно и осторожно просочился между Болтом и Карандашом.

Не дожидаясь, пока Миклуха догонит, я развернулся и пошагал дальше по коридору, Миклуха ускорил свои шаги, других звуков я не слышал. Через секунду мы вошли в класс, и я при этом намеренно на Болта с Карандашом ни разу не оглянулся.

​

А ведь хотелось.